К середине XIX века в русской поэзии отчетливо обозначаются и, поляризуясь, развиваются два направления: демократическое и так называемое «чистое искусство». Основным поэтом и идеологом первого направления был Некрасов, второго - Фет.

Поэты «чистого искусства» считали, что цель искусства - это искусство, они не допускали никакой возможности извлечения из поэзии практической пользы. Их стихи отличает отсутствие не только гражданских мотивов, но и вообще связи с общественными вопросами и проблемами, отражавшими «дух времени» и остро волновавшими их передовых современников. Поэтому критики-«шестидесятники», осуждая поэтов «чистого искусства» за тематическую узость и однообразие, часто не воспринимали их как полноценных поэтов. Поэтому так высоко оценивший лирический талант Фета Чернышевский вместе с тем добавлял, что он «пишет пустяки». О полном несоответствии Фета «духу времени» говорил и Писарев, утверждая, что «замечательный поэт откликается на интересы века не по долгу гражданства, а по невольному влечению, по естественной отзывчивости».

Фет не только не считался с «духом времени» и пел на свой лад, но он решительно и крайне демонстративно противопоставлял себя демократическому течению русской литературы XIX века.

После большой трагедии, пережитой Фетом в молодости, после гибели возлюбленной поэта Марии Лазич, Фет сознательно разделяет жизнь на две сферы: реальную и идеальную. И только идеальную сферу он переносит в свою поэзию. Поэзия и действительность теперь для него не имеют ничего общего, они оказываются двумя различными, диаметрально противоположными, несовместимыми мирами. Противопоставление этих двух миров: мира Фета-человека, его мировоззрения, его житейской практики, общественного поведения и мира фетовской лирики, по отношению к которому первый мир являлся для Фета антимиром, - было загадкой для большинства современников и остается тайной для современных исследователей.

В предисловии к третьему выпуску «Вечерних огней», оглядываясь на всю свою творческую жизнь, Фет писал: «Жизненные тяготы и заставляли нас в течение шестидесяти лет отворачиваться от них и пробивать будничный лед, чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии». Поэзия была для Фета единственным способом уйти от действительности и повседневности и почувствовать себя свободным и счастливым.

Фет считал, что настоящий поэт в своих стихах должен воспевать прежде всего красоту, то есть, по Фету, природу и любовь. Однако поэт понимал, что красота очень мимолетна и что моменты красоты редки и кратки. Поэтому в своих стихах Фет все время пытается передать эти мгновения, запечатлеть минутное явление красоты. Фет был способен запоминать какие-либо преходящие, мгновенные состояния природы и потом воспроизводить их в своих стихотворениях. В этом заключается импрессионизм поэзии Фета. Фет никогда не описывает чувство в целом, а лишь состояния, определенные оттенки чувства. Поэзия Фета иррациональна, чувственна, импульсивна. Образы его стихотворений неопределенны, расплывчаты, часто Фет передает свои ощущения, впечатления от предметов, а не их изображение. В стихотворении «Вечер» читаем:

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу…

А что «прозвучало», «прозвенело», «прокатилось» и «засветилось », неизвестно.

На пригорке то сыро, то жарко, Вздохи дня есть в дыханье ночном, - Но зарница уж теплится ярко Голубым и зеленым огнем… Это лишь один миг в природе, минутное состояние природы, которое удалось передать Фету в его стихотворении. Фет - это поэт детали, отдельного образа, поэтому в его стихах мы не встретим полного, целостного пейзажа. У Фета нет конфликта между природой и человеком, лирический герой поэзии Фета находится всегда в гармонии с природой. Природа является отражением чувств человека, она очеловечена:

Плавно у ночи с чела

Мягкая падает мгла;

С поля широкая тень

Жмется под ближнюю сень.

Жаждою света горя,

Выйти стыдится заря,

Холодно, ясно, бело,

Дрогнуло птицы крыло…

Солнца еще не видать,

А на душе благодать.

В стихотворении «Шепот. Робкое дыханье…» мир природы и мир человеческого чувства оказываются неразрывно связанными. В обоих этих «мирах» поэт выделяет еле заметные, переходные состояния, трудноуловимые изменения. И чувство, и природа показаны в стихотворении в отрывочных деталях, отдельных штрихах, однако у читателя они складываются в единую картину свидания, создают единое впечатление.

В стихотворении «Ярким светом в лесу пламенеет костер…» повествование параллельно развертывается в двух планах: внешне-пейзажном и внутренне-психологическом. Эти два плана сливаются, и к концу стихотворения только через природу становится возможным для Фета рассказать о внутреннем состоянии лирического героя. Особенностью лирики Фета в фонико-интонационном отношении является ее музыкальность. Музыкальность стиха была внесена в русскую поэзию еще Жуковским. Прекрасные образцы ее мы находим и у Пушкина, и у Лермонтова, и у Тютчева. Но именно в поэзии Фета она достигает особенной утонченности:

Зреет рожь над жаркой нивой,

А от нивы и до нивы

Гонит ветер прихотливый

Золотые переливы.

(Музыкальность этого стиха достигается эвфонией.) Музыкальность поэзии Фета подчеркивается и жанровым характером его лирики. Наряду с традиционными жанрами элегий, дум, посланий Фет активно использует романсно-песенный жанр. Этот жанр определяет структуру чуть ли не большинства фетовских стихотворений. Для каждого романса Фет создавал свою, только ему присущую поэтическую мелодию. Известный критик XIX века Н. Н. Страхов писал: «Стих Фета имеет волшебную музыкальность, и при этом постоянно разнообразную; для каждого настроения души у поэта является своя мелодия, и по богатству мелодий никто с ним не может равняться».

Фет достигает музыкальности своей поэзии как композиционным построением стиха: кольцевой композицией, постоянными повторами (например, как в стихотворении «На заре ты меня не буди…»), так и необыкновенным разнообразием строфических и ритмических форм. Особенно часто Фет применяет прием чередования коротких и длинных строк:

Сны и тени,

Сновиденья,

В сумрак трепетно манящие,

Все ступени

Усыпленья

Легким роем преходящие…

Фет считал музыку высшим из искусств. Музыкальное настроение для Фета было неотъемлемой частью вдохновения. В стихотворении «Сияла ночь…» героиня может выразить свои чувства, свою любовь только через музыку, через песню:

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,

Что ты одна - любовь, что нет любви иной,

И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,

Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

Поэзия «чистого искусства» спасала поэзию Фета от политических и гражданских идей и давала Фету возможность делать настоящие открытия в области поэтического языка. Изобретательность Фета в строфической композиции и ритмике уже подчеркивалась нами. Смелыми были его эксперименты в области грамматического построения стихов (стихотворение «Шепот. Робкое дыханье…» написано одними назывными предложениям, в нем нет ни одного глагола), в области метафорики (современникам Фета, воспринимавшим его стихи буквально, было очень трудно понять, например, метафору «травы в рыдании» или «весна и ночь покрыли дол»).

Итак, в своей поэзии Фет продолжает преобразования в области поэтического языка, начатые русскими романтиками начала XIX века. Все его эксперименты оказываются очень удачными, они продолжаются и закрепляются в поэзии А. Блока, А. Белого, Л. Пастернака. Разнообразие форм стихотворений сочетается с разнообразием чувств и переживаний, переданных Фетом в его поэзии. Несмотря на то, что Фет считал поэзию идеальной сферой жизни, чувства и настроения, описанные в стихах Фета, реальны. Стихи Фета не устаревают и по сей день, так как каждый читатель может найти в них настроения, сходные с состоянием его души в данный момент.

Билет 11.

Формула "Фет – поэт чистого искусства" настолько прочно вошла в ценностный обиход советского литературного обывателя, настолько прочно укоренилась в школьных и вузовских учебниках по русской литературе, что понадобились напряженные усилия литературоведов, чтобы вытравить из этого штампа идеологический оценочный смысл, заложенный в него еще революционно-демократической критикой рубежа 1850–1860-х годов, и представить художественный мир этой поэзии в его подлинном виде.

Между тем есть все основания полагать, что Фет явился создателем своей, вполне оригинальной эстетической системы. Эта система опирается на совершенно определенную традицию романтической поэзии и находит подкрепление не только в статьях поэта, но и в так называемых стихотворных манифестах, и прежде всего тех, которые развивают крут мотивов, восходящих к течению "суггестивной" поэзии ("поэзии намеков"). Среди этих мотивов пальма первенства, несомненно, принадлежит мотиву "невыразимого". Невыразимое – это лишь тема поэзии Фета, но никак не свойство ее стиля. Стиль же направлен, в первую очередь, как раз на то, чтобы как можно рациональнее и конкретнее, в ясных и отчетливых деталях обстановки, портрета, пейзажа и т. п. запечатлеть это "невыразимое". В программной статье "О стихотворениях Ф. Тютчева" (1859) Фет специально заостряет вопрос о поэтической зоркости художника слова. Поэту недостаточно бессознательно находиться под обаянием чувства красоты окружающего мира. "Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко звучащих форм, – он еще не поэт". "Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильнее поэт и тем веко-вечнее его создания". Соответственно, "чем дальше поэт отодвинет от себя" свои чувства, "тем чище выступит его идеал", и, наоборот, "чем сильнее самое чувство будет разъедать созерцательную силу, тем слабее, смутнее идеал и бренней его выражение". Вот эта способность объективировать свои переживания прекрасного, слить их без остатка с материально насыщенной средой и позволяет с известной долей условности определить творческий метод Фета как "эстетический реализм".

Определяя предмет поэзии в статье "О стихотворениях Ф. Тютчева", Фет настаивал на его избирательности: поэзия есть не копирование предметов действительности, а их преображение. И такой основной преображающей силой жизни и выступает, согласно Фету, красота. Красота в художественном мире Фета представляет собой первооснову мироздания, является категорией онтологической, а не эстетической, что опять-таки не позволяет говорить о "воинствующем эстетизме" Фета.

Эти особенности художественного мира уже вполне определились в двух первых поэтических сборниках Фета – "Лирическом пантеоне" (1840) и "Стихотворениях" (1850). Еще более рельефно они стали заметны в итоговом собрании стихотворений 1856 г., подготовленном Фетом при непосредственном редакторском участии И. С. Тургенева.

В художественном мире Фета искусство, любовь, природа, философия, Бог – все это разные проявления одной и той же творческой силы – красоты. Вот почему лирика Фета сложнее, чем у какого-либо другого поэта, поддается тематической классификации на пейзажную, любовную, философскую и т. п. Тематической определенностью она не обладает. Эмоциональное состояние лирического "я" стихотворений Фета тоже не имеет ни четкой внешней (социальной, культурно-бытовой), ни внутренней биографии и вряд ли может быть обозначено привычным термином лирический герой. Выдающийся знаток поэзии Фета, создатель его первой научной биографии Б. Я. Бухштаб точно замечал: "Мы можем сказать о субъекте стихов Фета, что это человек, страстно любящий природу и искусство, наблюдательный, умеющий находить красоту в обыденных проявлениях жизни и т. п., но дать более конкретную – психологическую, биографическую, социальную – характеристику его мы не можем".

Особо следует сказать о роли метафоры и эпитета в создании импрессионистической образности лирики Фета. В этих поэтических тропам необычайно отчетливо отразилось стремление Фета к синтетическому, целостному восприятию мира – не одним, а словно сразу несколькими органами чувств. В результате эмоция выглядит нерасчлененной, совмещающей несовместимые состояния психики: "душистый холод веет" (запах и температура); "ласки твои я расслушать хочу" (осязание и слух); "вдалеке замирает твой голос, горя…" (звук и температура); "чую звезды над собой" (осязание и зрение); "и я слышу, как сердце цветет" (слуховые и цветовые ощущения). Столь же необычны олицетворения Фета, в которых человеческие качества и свойства могут приписываться таким предметам и явлениям, как воздух, растения, цвет, сердце, например: "устал и цвет небес"; "овдовевшая лазурь"; "травы в рыдании"; "румяное сердце" и др.

Фет настаивал на происхождении лирики от музыки – "языка богов". Помимо поэтических деклараций, подчас весьма эффектных ("Что не выскажешь словами – // Звуком на душу навей"), этот принцип нашел воплощение в изощренной интонационной организации стихотворений. К ней относятся:

Прихотливая рифмовка с. неожиданным сочетанием длинных и коротких, часто одностопных, стихов (самые яркие примеры: "Напрасно! // Куда ни взгляну я…", 1852; "На лодке", 1856; "Лесом мы шли по тропинке единственной…", 1858; "Сны и тени…", 1859 и мн. др.);

Эксперименты с новыми размерами (например, стихотворение "Свеча нагорела. Портреты в тени…", 1862; в котором в четных стихах появляется тонический размер – дольник);

Звуковая инструментовка стиха ("Нас в лодке как в люльке несло", "Без клятв и клеветы", "Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом" и др.). Тургенев полушутливо-полусерьезно ждал от Фета стихотворения, в котором финальные строки надо будет передавать безмолвным шевелением губ.

Лирика Фета столь же "импрессионистична", сколь и удивительно пластична в своей зримой вещественности и конкретности. Взять, к примеру, фетовский пейзаж. Давно замечено, что он часто напоминает наблюдения фенолога. Поэт любит изображать времена года не просто в устойчивых приметах, а в переменных климатических сроках и периодах. Изображая позднюю осень, Фет отметит и осыпавшиеся розы, и отцветший горошек, и покрасневшие с краев кленовые листья, и "однообразный свист снегиря", и "писк насмешливой синицы" ("Старый парк", 1853?). Столь же колоритны признаки дождливого лета: слегшие на полях травы, невызревшие колосья, ненужная, забытая в углу коса, унылый петуший крик, предвещающий скорую непогоду, "праздное житье"… ("Дождливое лето", конец 1850-х годов).

Во многих, даже самых "импрессионистических" стихотворениях мгновенные впечатления, оставаясь по содержанию таковыми, воплощаются, однако, в наглядно-зримую образную форму. В том же "Я жду… Соловьиное эхо" взгляд поэта "хватает на лету и закрепляет вдруг" и вид растений ("тмин"), на которых "горят светляки", и точный цвет ("темно-синее") лунного неба, и направление ветра ("вот повеяло с юга"), и сторону, куда "покатилась" звезда ("на запад"). Таким образом, "неясность" у Фета по природе своей вполне реалистическая. Поэт не тонет в многозначности своих ощущений, не растворяется в них без остатка, а дает им выразительную словесную форму, целомудренно останавливаясь на пороге невыразимости.

Начиная с 1860-х годов идея гармонии человека и природы постепенно утрачивает свое первостепенное значение в поэзии Фета. Ее художественный мир приобретает трагические очертания. В 1882 г. выходит сборник "Вечерние огни", который является визитной карточкой поздней поэзии Фета и одновременно художественной вершиной его творчества в целом. Поздняя лирика, трагичная в своей основе, сохраняет с предшествующим этапом несомненную преемственность. Вместе с тем она обладает рядом отличительных признаков. Гармония природы теперь лишь острее напоминает поэту о несовершенстве и эфемерности человеческой жизни. Человек в поздней лирике Фета томится разгадкой высших тайн бытия – жизни и смерти, любви и страдания, "духа" и "тела", высшего и человеческого разума. Он сознает себя заложником "злой воли" бытия: вечно жаждет жизни и сомневается в ее ценности, вечно страшится смерти и верит в ее целительность и необходимость. Образ лирического "я" приобретает некоторую обобщенность и монументальность. Закономерно изменяется пространственно-временная характеристика поэтического мира. От цветов и трав, деревьев и птиц, луны и звезд духовный взор лирического "я" все чаще обращается к вечности, к просторам Вселенной. В ряде стихотворений его движение становится спокойней, отрешеннее, оно устремлено в бесконечность. Космическая образность, безусловно, сближает позднюю лирику Фета с художественным миром поэзии Тютчева. В стиле автора "Вечерних огней" нарастает удельный вес ораторского, декламационного начала. Напевную интонацию стихов 1850-х годов сменяют риторические вопросы, восклицания, обращения. Они нередко отмечают вехи в развертывании композиции, подчиненной строго логическому принципу (например, "Ничтожество"). Впрочем, одной из действенных сил, помогающих лирическому герою поздней лирики Фета преодолеть смерть, является любовь. Именно она дарует герою воскресение и новую жизнь. Евангельские мотивы и образы проникают в любовный цикл. "Свет" любви уподобляется божественному свету, который, не побеждая "мрака", как известно, и во тьме светит.

Поэзия А. А. Фета – высший взлет и одновременно завершение классической традиции романтической поэзии XIX в. в России. По сути, она исчерпала возможности той линии "психологического" романтизма в лирике, родоначальником которой принято считать В. А. Жуковского. В лице Фета эта лирика впитала в себя все лучшие завоевания романтической школы, значительно обогатив и трансформировав их достижениями русской реалистической прозы середины XIX в., в том числе и очерково-документальной прозы "натуральной школы". Одновременно поэзия Фета подготовила будущее возникновение и развитие символизма в русской поэзии рубежа веков. Несмотря на всю неоднозначность восприятия поэзии Фета идейными вождями русского символизма (например, Д. С. Мережковским), для многих зачинателей движения, таких как В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, лирика Фета во многих отношениях оставалась предтечей "великой области отвлечений, области мировой символизации сущего", которая и составила главное художественное открытие "новой поэзии" XX в.

Бабочка

Ты прав. Одним воздушным очертаньем

Я так мила.

Весь бархат мой с его живым миганьем -

Лишь два крыла.

Не спрашивай: откуда появилась?

Куда спешу?

Здесь на цветок я легкий опустилась

И вот - дышу.

Надолго ли, без цели, без усилья,

Дышать хочу?

Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья

И улечу. <1884>

Сны и тени,

Сновиденья,

В сумрак трепетно манящие,

Все ступени

Усыпленья

Легким роем преходящие,

Не мешайте

Мне спускаться

К переходу сокровенному,

Дайте, дайте

Мне умчаться

С вами к свету отдаленному.

Только минем

Сумрак свода,-

Тени станем мы прозрачные

И покинем

Там у входа

Покрывала наши мрачные. 1859

Похожая информация.

· Развитие романтической традиции. Привычные лирические темы -любовь, дружба, природа- звучат возвышенно.

· Поэтические произведения Фета необычайно музыкальны.

· Фет устраняет границы между человеком и миром природы.

· Поэзии Фета присуща созерцательность.

· Использование в поэтическом языке возвышенной лексики.

Основные темы лирики А.А.Фета

· Тема поэта и поэзии («Муза», «Поэтам») Утверждение величия художника.

· Тема природы («Вечер», «Учись у них, у дуба, у берёзы») В лирике Фета природа одухотворена. Фету присущи тонкость чувств живописца, любующегося пейзажем, многообразие переживаний, рождённых от общения с природой.

· Тема любви («Сияла ночь. Луной был полон сад», «Шепот, робкое дыханье»). Поэт воспроизводит самые разнообразные переживания и оттенки чувства, при этом в любовной лирике отсутствует индивидуализированный образ героини. Часто выражение любовного чувства соединено с сопутствующим восприятием картин природы.

Ø Задание. Подготовьте выразительное чтение стихотворений А.Фета.

Еще майская ночь

Какая ночь! На всем какая нега!Благодарю, родной полночный край!Из царства льдов, из царства вьюг и снегаКак свеж и чист твой вылетает май! Какая ночь! Все звезды до единойТепло и кротко в душу смотрят вновь,И в воздухе за песнью соловьинойРазносится тревога и любовь. Березы ждут. Их лист полупрозрачныйЗастенчиво манит и тешит взор.Они дрожат. Так деве новобрачнойИ радостен и чужд ее убор. Нет, никогда нежней и бестелеснейТвой лик, о ночь, не мог меня томить!Опять к тебе иду с невольной песней,Невольной - и последней, может быть. 1857 Это утро, радость эта,Эта мощь и дня и света, Этот синий свод,Этот крик и вереницы,Эти стаи, эти птицы, Этот говор вод, Эти ивы и березы,Эти капли - эти слезы, Этот пух - не лист,Эти горы, эти долы,Эти мошки, эти пчелы, Этот зык и свист, Эти зори без затменья,Этот вздох ночной селенья, Эта ночь без сна,Эта мгла и жар постели,Эта дробь и эти трели, Это все - весна. Тема 2.8 А.К.Толстой(1817 - 1875)

Алексей Константинович Толстой родился 24 августа (5 сентября) 1817 года в Петербурге в знатной дворянской семье. Родители разошлись сразу после рождения сына; он воспитывался матерью и ее братом - писателем А. Перовским (псевдоним А. Погорельский). Детские годы прошли в имениях матери, позже дяди на Северной Украине. Получил хорошее домашнее образование.

В 17 лет он был зачислен в Московский архив Министерства иностранных дел, затем был на дипломатической службе в Германии. В 1843 году получил звание камер-юнкера.

Литературным творчеством Толстой занимался с раннего возраста, поощряемый своим дядей. Писал стихи, фантастические повести, его первая опубликованная в 1841 году повесть «Упырь» была замечена Белинским.

В 1840-е годы он начал работать над историческим романом «Князь Серебряный», оконченным в 1861 году. В этот же период написал рад баллад и лирических стихотворений, получивших широкую известность и впоследствии положенных на музыку русскими композиторами («Колокольчики мои», «Ты знаешь край, где все обильем дышит», «Курган», «Средь шумного бала...» и др.).

В 1854г. вместе со своими двоюродными братьями Жемчужниковыми создал сатирическую литературную маску Козьмы Пруткова и сборник его сочинений, до сих пор популярный в России.

Служба при дворе (флигель-адъютант Александра II, затем егермейстер - заведующий егерями царской охоты) давала писателю возможность вступаться за близких ему людей (хлопотал о возвращении из ссылки Шевченко, об Аксакове, Тургеневе).

Уйдя в отставку, в основном жил в своих имениях, уделяя мало внимания хозяйству, и постепенно разорился. Ухудшилось состояние его здоровья. 28 сентября (10 октября н.с.) 1875 года А. Толстой скончался в имении Красный Рог Черниговской губернии.

Лирические стихотворения А.Толстого просты и задушевны. Многие из них представляют собой как бы психологические новеллы в стихах («Средь шумного бала, случайно…», «То было раннею весной»). Толстой вводил в свою лирику элементы народно-поэтического стиля, его стихи часто близки к песне. Более 70 стихотворений Толстого положены на музыку русскими композиторами; романсы на его слова писали Н. А. Римский-Корсаков, П. И. Чайковский, М. П. Мусоргский, С. И. Танеев и др.

Ø Задание. Проанализируйте стихотворение А.Толстого. Как это делается, можно узнать в приложении№1

Не верь мне, друг, когда, в избытке горяЯ говорю, что разлюбил тебя,В отлива час не верь измене моря,Оно к земле воротится, любя. Уж я тоскую, прежней страсти полный,Мою свободу вновь тебе отдам,И уж бегут с обратным шумом волныИздалека к любимым берегам!

Тема 2.9 Н.А.Некрасов(1821-1877). Сведения из биографии.

Николай Алексеевич Некрасов родился 28 ноября (10 октября)1821 года в местечке Немирове Подольской губернии в семье мелкопоместного дворянина. Детские годы прошли в селе Грешневе, в родовом имении отца, человека деспотического характера, угнетавшего не только крепостных, но и свою семью. Мать поэта, женщина образованная, была первым его учителем, она привила ему любовь к литературе, к русскому языку.

В 1832 - 1837 г.г. Некрасов учился в Ярославской гимназии. Тогда же начал писать стихи.

В 1838 г., против воли отца, будущий поэт уехал в Петербург поступать в университет. Не выдержав вступительные экзамены, определился вольнослушателем и в течение двух лет посещал лекции на филологическом факультете. Узнав об этом, отец лишил его всякой материальной поддержки.

С 1841года начал сотрудничать в журнале «Отечественные записки».

В 1843 г. Некрасов встретился с Белинским, идеи которого нашли отклик в его душе. Появляются реалистические стихи, первое из которых – «В дороге» (1845) - получило высокую оценку критика.

В 1847 - 1866 был издателем и фактическим редактором журнала «Современник», сплотившим лучшие литературные силы своего времени. В эти годы Некрасов создал лирические стихи, посвященные его гражданской жене Панаевой, поэмы и циклы стихов о городских бедняках («На улице», «О погоде»), о судьбе простого народа («Несжатая полоса», «Железная дорога» и др.), о крестьянской жизни («Крестьянские дети», «Забытая деревня», «Орина, мать солдатская», «Мороз, Красный нос» и др.).

В период общественного подъема 1850 - 1860-х и крестьянской реформы опубликовал стихотворения «Поэт и гражданин», «Песня Еремушке», «Размышления у парадного подъезда», поэму «Коробейники».

После закрытия журнала «Современник» Некрасов приобрел право на издание «Отечественных записок», с которыми были связаны последние десять лет его жизни. В эти годы работал над поэмой «Кому на Руси жить хорошо» (1866 - 1876), написал поэмы о декабристах и их женах («Дедушка», «Русские женщины»). Кроме того, создал серию сатирических произведений, вершиной которых стала поэма «Современники».

Для поздней лирики Некрасова характерны элегические мотивы: «Три элегии», «Утро», «Уныние», «Элегия» (1874), связанные с утратой многих друзей, сознанием одиночества, тяжелой болезнью. Умер Н. Некрасов 27 декабря 1877 (8 января 1878 н.с.) в Петербурге.

Стихи Фета - это не слова

о красоте, а сама красота,

получившая жизнь в стихе.

В. Кожинов.

Обладая лирическим, по преимуществу, талантом А.А. Фет оставил нам своеобразные поэтические творения: сборники «Лирический пантеон» (1840г.), «Стихотворения» под редакцией Григорьева (1850г.), «Стихотворения» под редакцией Тургенева (1856г.), «Вечерние огни» (1883, 1885, 1888, 1891гг) и переводы. Но несомненно, что к произведениям объемного характера, к поэме, к драме, к эпическим формам поэт не имел расположения.

Интересно в этой связи признание Фета. Рассказывая в своих мемуарах о впечатлении, которое произвела написанная им комедия на И.С. Тургенева, поэт пишет: после чтения комедии «Тургенев дружелюбно посмотрел мне в глаза и сказал: - не пишите ничего драматического. В вас этой жилки совершенно нет» Фет А. Мои воспоминания 1848-1889 ч.1. М., 1890. С. 1..

В поэтическом мире Фета нет явной эволюции, биографических подробностей, а лирический субъект (условный лирический герой) - это «человек вообще, первый человек, лишенный конкретных примет. Он восхищается красотой, наслаждается природой, любит и вспоминает. Образ его любимой тоже обобщен и фрагментарен. Женщина в фетовском мире - не субъект, а объект любви, некий бесплотный образ, скользящая прекрасная тень» Сухих И. Русская литература. XIX век. Афанасий Афанасьевич Фет. // Звезда. 2006. № 4. С. 231.. В своих произведениях Фет тяготеет к изображению настоящего момента, он поэт «мгновения», поэтому яркой чертой его стихотворений является фрагментарность. Н.Н. Страхов писал: «Он певец и выразитель отдельно взятых настроений души или даже минутных, быстро проходящих впечатлений. Он не излагает нам какого-нибудь чувства в его различных фазисах, не изображает какой-нибудь страсти с ее определившимися формами в полноте ее развития; он улавливает только один момент чувства или страсти, он весь в настоящем, в том быстром мгновении, которое его захватило и заставило изливаться чудными звуками» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.424..

Очень важными понятиями для фетовского художественного мира являются идеал и красота. В статье «О стихотворениях Тютчева» Фет замечает: «Пусть предметом песни будут личные впечатления: ненависть, грусть, любовь и пр., но чем дальше поэт отодвинет их от себя как объект, чем с большей зоркостью провидит он оттенки собственного чувства, тем чище выступит его идеал». Здесь же он утверждает: «художнику дорога только одна сторона предметов: их красота, точно так же, как математику дороги их очертания и численность. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух питает и того, кто, быть может, и не подразумевает его существования».

В формировании эстетики Фета большую роль сыграли антологические стихотворения. «Созерцание прекрасного по Фету, как всякое истинное искусство, возвращает человека в Золотой век, еще не знающий трагедии разлада и страданий века Железного, трагедии отчуждения человека и природы, отчуждения людей: Я посещал тот край обетованный,/ Где золотой блистал когда-то век,/ Где розами и миртами венчанный,/ Под сению дерев благоуханной/ Блаженствовал незлобный человек» Фет как наследник антологических традиций. // Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 176 - 177..

Фет в ряде «антологических» стихотворений обнаружил склонность к точному, объективному описанию внешних форм наблюдаемых явлений, то есть обратился к средствам эпического повествования. Однако антологическая поэзия не оказала никакого влияния на характер и направление русской поэзии. Необходимо отметить заметное присутствие в его антологических стихах субъективного настроения, разрушающего строгую объективную созерцательность этого мира.

Однако подражание древней поэзии со стороны внешней красоты пластических форм, в стремлении рисовать словом точные очертания предмета, и со стороны содержания у Фета не имело большого значения в общем объеме его творчества. Для Фета антологические стихи были «пробным камнем», моментом художественного развития, в котором нашли выражение глубокий интерес и любовь поэта к античному искусству.

Антологические стихотворения Фета и его многочисленные переводы из римских классиков дают возможность проследить роль античного искусства в развитии творческих сил Фета, особенно в воспитании чувства классической меры и гармонии, зоркости в отношении к пластической красоте.

Современные исследователи усматривают характерную черту поэзии Фета не в уравновешенности в духе классической древности, а отмечают сосредоточенность поэта на воспроизведении живого впечатления, душевного отклика на явления действительности.

«Поэтическое чувство у Фета является в такой простой, домашней одежде, что необходим очень внимательный глаз, чтоб заметить его, тем более, что сфера мыслей его весьма необширна, содержание не отличается ни многосторонностью, ни глубокомыслием. Из всех сложных и разнообразных сторон внутренней человеческой жизни в душе Фета находит себе отзыв одна только любовь, и то большей частью в виде чувственного ощущения, то есть в самом первобытном, наивном своем проявлении» Русская эстетика и критика 40-50-х годов XIX в. М., 1932. С. 479..

Фет является преимущественно поэтом впечатлений природы. Самую существенную сторону его таланта составляет необыкновенно тонкое, поэтическое чувство природы. В лирическом стихотворении, если оно имеет предметом изображения природу, главное заключается не в самой картине природы, а в том поэтическом ощущении, которое пробуждено у нас природой. Чувство природы у Фета наивное, светлое. Его можно сравнить только с чувством первой любви. В самых обыденных явлениях природы он умеет подмечать тончайшие мимолетные оттенки.

Б.Я. Бухштаб очень точно передает новаторскую сущность олицетворения у Фета: «Внешний мир как бы окрашивается настроениями лирического героя, оживляется, одушевляется ими. С этим связан антропоморфизм, характерное очеловечивание природы в поэзии Фета. Это не тот антропоморфизм, который всегда присущ поэзии как способ метафорической изобразительности. Но когда у Тютчева деревья бредят и поют, тень хмурится, лазурь смеется - эти предикаты уже не могут быть поняты как метафоры. Фет идет в этом дальше Тютчева. Человеческие чувства приписываются явлениям природы без прямой связи со свойствами этих явлений. Лирическая эмоция как бы разливается в природе, заражая ее чувствами лирического «я», объединяя мир настроением поэта» Бухштаб Б.Я. Вступительная статья, составление и примечания // Фет А.А. Стихотворения и поэмы. Л., 1986. С. 28..

«Можно добавить, что в ряде примеров «чувства» и «поведение» природы выступают как активные субъекты, а человек пассивно воспринимает это воздействие» Там же. С.28..

Фет является представителем «чистого искусства». Для его ранней поэзии характерны предметность, конкретность, наглядность, детализированность образов, пластичность. Основная тема любви получает чувственный характер. Поэзия Фета основана на эстетике прекрасного, на принципах гармонии, меры, равновесия. Радостное жизнеутверждение принимает вид умеренного горацианского эпикуреизма.

Нужно сказать, что поэтический талант Фета более походит на талант импровизатора. Его произведения остаются такими, какими вылились в первые минуты. «Строгое художественное чувство формы, не допускающее ни одной смутной черты, ни одного неточного слова, ни одного шаткого сравнения, редко посещает его» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1982. С. 484..

Фет изначально считал завершенными и те стихотворения, которые изменял под влиянием критики друзей. В Фете вообще мало критического такта, он слишком снисходителен к своим произведениям.

Синтаксис Фета часто противоречит грамматическим и логическим нормам. Он впервые вводит в русскую поэзию безглагольные стихотворения («Шепот», «Буря»). По богатству ритмики, разнообразию строфического построения Фет занимает одно из первых мест в русской поэзии.

Фет был озарен той самой поэтической зоркостью, о которой он писал в статье о Тютчеве: «Там, где обыкновенный глаз и не подозревает красоты, художник ее видит, отвлекает от всех остальных качеств предмета, кладет на нее чисто человеческое клеймо и выставляет на всеобщее уразумение» Русское слово, 1959, №2- С. 67..Чем эта зоркость отрешеннее, объективнее (сильнее), даже при самой своей субъективности, тем сильней поэт, и тем вековечнее его создания» Там же. С. 66.

Отличительной особенностью поэзии Фета является ее музыкальность. Н.Н.Страхов говорил: «Стих Фета имеет волшебную музыкальность и при том постоянно разнообразную; для каждого настроения души у поэта является мелодия, и по богатству мелодии никто с ним не может равняться» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.425.. Великий П.И. Чайковский писал о нем в одном письме: «Фет есть явление совершенно исключительное… Подобно Бетховену ему дана власть затрагивать такие струны души, которые недоступны художникам хотя бы и сильным, но ограниченным пределом слова. Это не просто поэт, скорее - поэт - музыкант, как бы избегающий таких тем, которые легко поддаются выражению словом» Новое исследование о Фете. В.В. Розанов. О писательстве и писателях. М., 1995. С. 617.. Семантическая роль звука поэтики Фета сформулирована им в следующем его четверостишье: «Поделись живыми снами,/ Говори душе моей;/ Что не выскажешь словами, Звуком на душу навей».

Психологическому анализу у Фета подвергаются сложные, трудно передаваемые словом состояния душевного мира человека, о котором никто до него не писал. Н.Н. Страхов писал: «стихи Фета всегда имеют совершенную свежесть; они никогда не заношены, они никаких других стихов, ни своих, ни чужих, не напоминают; они свежи и непорочны, как только что распустившийся цветок; кажется, они не пишутся, а рождаются целиком» Страхов Н.Н. Литературная критика: Сборник статей. - СПб., 2000. С.426.. Именно передача тончайших переживаний, фиксация беглых настроений сближает Фета со Львом Толстым, с его психологизмом, который Чернышевский назвал «диалектикой души». В поэтике Фета, как и Толстого, мы никогда не обнаружим избитых фраз и определений. Он открывает то, что увидел только он и никто до него. Илья Толстой в своих воспоминаниях пишет: «Отец говорил про Фета, что главная заслуга его - это, что он мыслит самостоятельно, своими, ниоткуда не заимствованными мыслями и образами, и он считал его наряду с Тютчевым в числе лучших наших поэтов» Толстой И. Мои воспоминания. М., 2000. С. 202..

Некрасов писал: «Человек, понимающий поэзию… ни в одном русском авторе после А.С. Пушкина не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет» Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем. Т.9. М., 1950. С. 279.

«У Фета стих обладает высшей гармонией и завершенностью» - отмечает В. Кожинов. Кожинов В. Как пишут стихи. М.,2001. С.187.

«В произведениях Фета есть звук, которого до него не слышно было в русской поэзии - это звук светлого, праздничного чувства жизни. В картинах ли природы, в движениях ли собственного сердца, но постоянно чувствуется, что жизнь отзывается в них со светлой, ясной стороны своей, в какой-то отрешенности от всех житейских тревог, отзывается тем, что в ней есть цельного, гармонического, восхитительного, именно тем, чем она есть - высочайшее блаженство. Всякому, вероятно, знакомы эти мимолетные минуты безотчетно-радостного чувства жизни». Фет схватывает их на лету и дает чувствовать в своей поэзии. Почти во всех его произведениях сверкает эта светлая, искристая струя, поднимающая наш обыденный, будничный строй жизни на какой-то вольный, праздничный тон, уносящий душу в светлую, блаженную сферу» Русская эстетика и критика 40 - 50 - х годов XIX в. М., 1992. С.501..

Александр АРХАНГЕЛЬСКИЙ

Глава из нового учебника

Афанасий Афанасьевич Фет (1820–1892)

Художественный мир поэта

Фет или Шеншин? Великий русский лирик, обессмертивший стихами своё имя, Афанасий Фет почти всю сознательную жизнь посвятил борьбе за право носить другую фамилию - Шеншин. Стихотворчеству он всегда отводил второстепенную роль. Но так получилось, что Шеншиным он в конце концов стал благодаря именно поэзии.

Дело в том, что он был незаконнорожденным. Мы уже встречались с такими биографическими обстоятельствами; незаконнорожденным был, например, Василий Жуковский. Но отец Жуковского, помещик Бунин, сумел устроить дело таким образом, что Василий был “записан” сыном бедного дворянина Андрея Жуковского - и получил все дворянские права.

Судьба Фета оказалась в этом смысле куда драматичнее.

Его мать, Шарлотта-Елизавета Фёт, бежала с орловским помещиком Афанасием Неофитовичем Шеншиным, оставив в Германии отца, мужа и дочь. Бракоразводный процесс затянулся, и, видимо, поэтому Фёт и Шеншин обвенчались только спустя два года после рождения сына Афанасия. Подкупив священника, мальчика записали Шеншиным - и до четырнадцати лет будущий поэт считал себя потомственным дворянином (хотя и ощущал некоторую холодность родителей). Но в 1834 году эта тайна раскрылась: орловское губернское правление учинило следствие и лишило отрока фамилии. То есть ему не только запретили именоваться Шеншиным, но и вообще отобрали право носить какую бы то ни было фамилию!

Нужно было срочно что-то предпринимать. В конце концов опекуны его единоутробной немецкой сестры Лины прислали из Германии соглашение, по которому Афанасий признавался сыном первого мужа Шарлотты-Елизаветы дармштадтского чиновника Иоганна Петера Карла Вильгельма Фёта. Так будущий лирик вновь обрел “законный” статус. Но зато он утратил дворянство и лишился наследственных имущественных прав. (Буква “ё” выпала из фамилии поэта, превратилась в “е” случайно; просто наборщик его стихов однажды перепутал литеры - а Афанасий Афанасьевич после этого так и стал подписываться: Фет.)

Разумеется, перемена статуса потрясла сознание Афанасия Фета; на пороге юности им овладела всепоглощающая идея: вернуть утраченное дворянское достоинство. То есть стать обычным русским помещиком Шеншиным. Идея тем более опасная, что над родом Фётов (так же как над родом Батюшковых!) тяготела тяжкая болезнь, которая передавалась из поколения в поколение. К тому же сам Фет был по своим взглядам близок к атеизму, не находил утешения в вере в Бога, поэтому чувство отчаяния было ему слишком знакомо.

К счастью, студенческие годы Фета совсем не походили на отроческие. Поступив в Московский университет, на словесное отделение, он сразу сдружился с будущим критиком и поэтом Аполлоном Григорьевым. Жил в его патриархальном, радушном замоскворецком доме. И - начал писать стихи.

Контрольный вопрос

• Почему Фет так хотел носить фамилию Шеншин?

Начало пути. Идея красоты. Первая фетовская книга, “Лирический пантеон”, выпущенная под инициалами “А.Ф.” в 1840 году, была отмечена множеством влияний. Вплоть до Владимира Бенедиктова, которого Фет с Григорьевым читали, “завывая” от восторга. Как и положено начинающему поэту, автор “Лирического пантеона” изъяснялся восторженно-романтически, на том стёртом общепоэтическом языке, который возобладал в русской лирике послепушкинской эпохи:

Там, где под окнами, близ шумного каскада,
Где сочная трава унизана росой,
Где радостно кричит весёлая цикада
И роза южная гордится красотой,

Где храм оставленный подъял свой купол белый
И по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, -
Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый,
Рука невежества забвением клеймит...
(“Греция”, 1840)

Но вскоре он нащупывает свой собственный путь в литературе. И подборки его стихотворений, которые в 1840-е годы, пускай и нечасто, появляются в самых разных журналах, от “Москвитянина” до “Отечественных записок”, постепенно начинают обращать на себя внимание читающей публики. В предгрозовой атмосфере той эпохи было разлито напряжение, идейные лагери враждовали друг с другом - вы уже знаете о спорах западников и славянофилов. А Фет с подчёркнутым равнодушием относился к “направлениям” и политической окраске журналов, с которыми сотрудничал. Многие даже считали это “соглашательством”, чуть ли не беспринципностью. Тогда как на самом деле подобная литературная позиция Фета была предопределена лирической философией, питавшей его стихи.

Краеугольный камень этой философии - идея красоты, которая одухотворяет природу, весь мир. И которая облегчает человеку его неизбежное страдание, мучительный опыт жизни. Но и сама красота тоже внутренне надломлена скепсисом, она слишком мимолётна, слишком хрупка, чтобы защитить человеческое сердце от чувства трагической неизбежности смерти. Недаром ранний Фет, подобно Майкову, много работал в особой жанровой традиции, которую принято называть антологическим родо м. Одним из самых популярных антологических стихотворений его начальной поры стала “Диана” (1847):

Богини девственной округлые черты,
Во всём величии блестящей наготы,
Я видел меж дерев над ясными водами.
С продолговатыми, бесцветными очами
Высоко поднялось открытое чело...

О юной римской богине поэта заставляет вспомнить мраморная статуя, мерцающая меж дерев “над ясными водами”; кажется, оживёт она - и с нею вечный Рим, Тибр, древнее величие и ясность вновь воцарятся в современном дисгармоничном мире... Но это невозможно. Антологическая лирика не только напоминала об идеале гармонии, но и проводила “недоступную черту” между нею - и реальностью. Мы с вами уже говорили об этом, когда обсуждали творчество Константина Батюшкова; поэт следующего литературного поколения, Афанасий Фет, тоже романтически тоскует о классической гармонии.

Пройдёт три десятилетия, и он скажет: “Целый мир от красоты”. Эта поэтическая формула станет крылатой фразой. И мало кто будет замечать, что в художественном мире Фета верно и обратное: красота не от мира, она мгновенна, как вспышка божественного огня, в ожидании которого может пройти вся жизнь:

Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
.............................................................
Не жизни жаль с томительным дыханьем, -
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идёт, и плачет, уходя.
(“А.Л. Бржеской”, 1879)

Но если так, если одна только красота и имеет смысл, да и она так ненадёжна, то какое могут иметь значение политические, философские, религиозные разногласия? Поэтому для Фета было безразлично, какому “лагерю” принадлежать - быть новатором или архаистом, почвенником или западником, прогрессистом или реакционером. Он закрывает общественным бурям дорогу в свою поэзию. В его художественном мире должна царить тишина, чтобы не спугнуть отблески Прекрасного. Ведь если её спугнуть, жизнь вернётся к своему изначальному горестному состоянию.

Контрольный вопрос

• Что такое красота для Фета? Как эта идея связана с жанровыми особенностями антологического рода?

Поэтика раннего Фета. Стихотворения “На заре ты её не буди...”, “Облаком волнистым...”, “Чудная картина...”. Именно о хрупкости, беззащитности красоты говорит один из шедевров раннего Фета - “На заре ты её не буди...” (1842). Давайте попробуем прочитать стихотворение вместе, строфа за строфой.

На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.

Начальное четверостишие создаёт образ сладостный, безмятежный. В первых двух строках повторяется зачин (такое единоначатие называют анафорой) - “На заре... на заре...”. Во втором двустишии добавлена внутренняя рифма: “Утро дышит... Ярко пышет...”. Возникает баюкающий, усыпляющий ритм, стихи раскачиваются подобно качелям. И не до конца понятно, кто же обращается к поэту (“На заре ты её не буди...”). Или сам поэт к кому-то обращается? Размытость, расплывчатость очертаний этого незримого собеседника как нельзя лучше подходит к общему тону строфы, к образу красоты, пребывающей в покое.

Но уже следующая строфа вносит в эту гармонию тревожную ноту:

И подушка её горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.

Если читать стихи, обращая внимание только на слова, то лишь один эпитет - утомительный - противоречит общему смыслу сказанного в первом четверостишии. Сон красавицы, который со стороны кажется сладким (“На заре она сладко так спит”), для неё самой утомителен. Мы на секунду покидаем точку зрения поэта-собеседника и встаём на точку зрения героини. Но только на секунду; все остальные образы четверостишия описывают её извне, со стороны. И понять, почему же сладкий сон так утомителен , мы пока не можем.

Зато можем сделать то, что при чтении стихов делать обязательно, - обратим внимание не только на слова, но и на поэтический синтаксис, и на звукопись, и на ритмическое дыхание. И тогда обнаружится нечто весьма интересное. В первой строфе не было ни одного звука “ч”, а во второй этот звук взрывается четыре раза кряду, как тревожный раскат грома: “горяЧа... горяЧа... Чернеясь... плеЧа”. В первой строфе повторы создавали баюкающий настрой, во второй анафорический зачин (“И... И... И...”) звучит взволнованно, нервно, почти грозно.

И вот мы переходим к третьей и четвёртой строфам:

А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.

Драматическое звучание стихотворения резко усиливается. Тема страдания сначала теснит тему красоты , а затем увязывается с ней в неразрывный узел. Мы не знаем, от чего страдает красавица в той жизни, от которой её спасает сон. От неразделённой любви, от измены? Но это страдание безысходно и неизбежно. И чем горестнее бледность, которая покрывала её щёки, тем ярче румянец, который играет на её “ланитах” во сне. Да и он не всесилен: страдание проникает в сердцевину сна, делает его утомительным - а румянец лишь стороннему наблюдателю кажется нежным, на самом деле он горячечный, болезненный...

Звукопись, которая была намечена во второй строфе, в третьей и четвёртой лишь усиливается. Опять взрывные “ч” замыкаются по концам строки, как полюса в электрической цепи, и между ними искрит ощущение боли: “А ВЧера у окна ВВеЧеру”. И повторы вновь призваны умножить чувство драматической безысходности: “Долго-долго... И чем ярче... И чем громче... Всё бледней... больней и больней”.

И вот теперь нам предстоит ещё раз вернуться к темам, намеченным в первой “безмятежной” строфе. Фет сознательно использует кольцевую композицию, повторяя в финале образы, использованные в начале стихотворения:

Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты её, не буди...
На заре она сладко так спит!

Слова - почти все - те же, а вот смысл их полностью изменился! Почему не нужно будить красавицу? Вовсе не потому, что любоваться ею - радостно. А потому, что пробуждение сулит ей новое страдание, гораздо более сильное, чем то, которое проникло в её “утомительное” сновидение...

Не спугнуть красоту, не пробудить страдание - вот, согласно Фету, истинная цель поэтического слова. Потому-то так часто он избегает прямого указания на предмет, использует осторожные намёки, предпочитает оттенки - основным тонам. В стихотворении 1843 года (оно тоже станет общепризнанным образцом ранней лирики Фета), “Облаком волнистым...”, главные слова - разлука и ожидание - так и не произнесены:

Облаком волнистым
Пыль встаёт вдали;
Конный или пеший -
Не видать в пыли!

Вижу: кто-то скачет
На лихом коне.
Друг мой, друг далёкий,
Вспомни обо мне!

К неназванной теме разлуки и ожидания Фет подводит читателя постепенно, исподволь. Сначала лирический герой видит облако пыли. Возникает мотив расстояния , удалённости; герой стоит у дороги и вглядывается в линию горизонта. Почему? Наверное, потому? что он ждёт - кого-то или чего-то. Затем из этого облака начинает проступать фигура человека. Герой не отрывает взгляда, всматривается в очертания этой фигуры. Значит, его ожидание исполнено напряжения, оно внутренне драматично. Наконец, мы - глазами героя - видим всадника “на лихом коне”. И сразу, вместе с лирическим героем, закрываем глаза, перестаём видеть окружающий мир, заглядываем в жизнь сердца: “Друг мой, друг далёкий! // Вспомни обо мне”. Герой обращается не к приближающемуся всаднику, а к своему далёкому товарищу. И хотя ничего не знаем о “друге” (кто он? или это она, возлюбленная?), зато многое узнаём о лирическом герое. Он одинок, он тоскует, он ждёт встречи...

Главное сказано не прямо, а намёком, прочитывается сквозь слова. Так всегда происходит у Фета. А в самом известном его стихотворении “Шёпот. Робкое дыханье. Трели соловья...” (1850), с разбором которого вы можете познакомиться в разделе “Анализ произведений”, вообще отсутствует целая часть речи: здесь нет ни одного глагола.

По тем же причинам у Фета решающую роль играет не цвет, а оттенок. Так, в восьми строках его классической миниатюры “Чудная картина...” (1842) присутствует всего один цвет - белый:

Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег.

Но зато здесь множество мерцаний, бликов и отблесков. Вот - ровный, холодный свет снежной равнины. Вот - таинственное и двоящееся излучение полной луны. Вот - сумеречный, бледный свет высокого зимнего неба. Вот - глубокая, рельефная глубина санного следа. Но этого мало. Если внимательно присмотреться, а точнее - вслушаться в образы этого стихотворения, то станет ясно, что с помощью бесконечной игры оттенков белого цвета Фет на самом деле говорит о звуках . Белое сияние заснеженной равнины прежде всего доносит до читателя ощущение космической тишины , которую едва-едва нарушает скрип полозьев далёких саней. Читатель погружается в эту великую тишину мироздания - и в этом заключается сверхзадача стихотворения, его смысл.

Так воплощается мечта Фета - “без слова сказаться душой”. Так складывается образ его лирического героя. Он наделён обострённой ранимостью, стремится оградить хрупкий мир душевной жизни, отвести от него постороннее внимание.

Контрольный вопрос

• Почему в стихотворении “На заре ты её не буди...” последняя строфа во многом повторяет первую? Как приём кольцевой композиции связан с художественным замыслом Фета? Прочитайте другие лирические стихи этого поэта, покажите на примерах, как он воплощает свой принцип “без слова сказаться душой”?

Зрелые годы. Пейзажная лирика. Биография Фета и его лирический герой. Разумеется, в поэзию Афанасия Фета открыт доступ и бытовым деталям, и “скучным” подробностям жизни современного человека, подчас слышны отголоски язвительно-актуальной поэзии Гейне - общего учителя того литературного поколения, которому Фет принадлежал:

Непогода - осень - куришь,
Куришь - всё как будто мало.
Хоть читал бы, - только чтенье
Продвигается так вяло.

Серый день ползёт лениво,
И болтают нестерпимо
На стене часы стенные
Языком неутомимо...
................................................
Над дымящимся стаканом
Остывающего чаю,
Слава богу, понемногу,
Будто вечер, засыпаю...

И всё же куда чаще лирический герой Фета представал существом утончённым, созерцательным; недаром такую роль в его поэзии играла пейзажная лирика . Некоторые его стихотворения, посвящённые скрытой от человеческих глаз, напряжённой, таинственной жизни природы, вы уже читали в младших классах: “Я пришёл к тебе с приветом, // Рассказать, что солнце встало, // Что оно горячим светом // По листам затрепетало...” (“Я пришёл к тебе с приветом...”, 1843). Но теперь вы можете различить в этих знакомых стихах новые смысловые оттенки, связать тему одушевлённой природы с другим постоянным мотивом поэзии Фета - с желанием говорить без слов, до слов, помимо слов. Как говорит сама природа: “...Рассказать, что отовсюду // На меня весельем веет, // Что не знаю сам, что буду // Петь, - но только песня зреет”.

Он любит переходное время между днём и ночью, когда сумерки делают все предметы расплывчатыми, неявными: “Так робко набегает тень, // Так тайно свет уходит прочь, // Что ты не скажешь: минул день, // Не говоришь: настала ночь” (“Жди ясного на завтра дня...”, 1854). Но если изображает ночь, работает в жанре ночного пейзажа, ноктюрна , то почти всегда помещает предметы в фокус яркого лунного света: “Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали // Лучи у наших ног в гостиной без огней. // Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали, // Как и сердца у нас за песнею твоей”. А из времён года лирический герой Фета предпочитает позднюю весну, когда лето ещё не разгорелось, и раннюю осень, когда тепло ещё не до конца ушло. Состояние перехода, перетекания, промежутка близко ему во всём - и во времени, и в пространстве.

Но тут из раза в раз повторялся парадокс, о котором мы уже говорили. Современники отказывались узнавать утончённый образ лирического героя в реальной биографической личности поэта. “Откуда у этого добродушного, толстого офицера... такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов?” - писал Лев Николаевич Толстой. Если вы прочтёте мемуары Фета, которые не раз переиздавались в последние годы (“Ранние годы моей жизни”, 1893; “Мои воспоминания”, 1890), то и сами сможете убедиться: это записки хорошего службиста, мелочного чиновника, рачительного и даже прижимистого хозяина, но никак не гениального поэта. Его судьба даёт нам пример предельного разрыва между жизнью и творчеством, между биографической личностью и образом лирического героя. Впрочем, это относится ко многим крупным поэтам фетовского поколения; мы уже говорили о многолетней чиновно-дипломатической службе великого русского лирика Фёдора Тютчева, упоминали об успешной бюрократической карьере Константина Случевского, которая, казалось, поглощала его без остатка... Знаменитая формула Василия Жуковского: “Жизнь и Поэзия одно” становилась анахронизмом...

Но даже на таком фоне опыт Фета был особенно драматичным. Вы уже знаете о главной причине, о том надломе, который произошёл в поэте, когда он узнал, что не имеет права носить фамилию своего отца. Поначалу этот надлом несколько сглаживался надеждами, которые Афанасий Афанасьевич связывал с обещанием дяди, П.Н. Шеншина, завещать племяннику 100 000 рублей, хранившихся в железном сундуке. Но в 1844 году Павел Неофитович внезапно скончался, деньги из сундука пропали, и Фет остался не только без дворянства, но и без средств к существованию. Очевидно, именно тогда им окончательно и бесповоротно овладело стремление вернуть утраченное любой ценой.

Путь к дворянству в те годы открывал первый же офицерский чин. И Фет поступил на службу в кирасирский орденский полк, стал унтер-офицером. Через год он получил звание офицера, но поздно: в июне 1845-го Высочайшим манифестом было объявлено, что отныне дворянство даёт лишь чин майора. Потянулись долгие годы службы. Восемь лет провёл Фет в Херсонской губернии. Именно там разыгралась любовная трагедия: дочь отставного генерала Мария Лизич, в которую Фет был влюблён, но на которой не мог жениться из-за обоюдной бедности, сгорела от неосторожно (или специально) брошенной ею спички... Скорбь этой жизненной катастрофы будет запечатлена в одном из лучших фетовских стихотворений позднего периода:

...Я верить не хочу! когда в степи, как диво,
В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря

И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за тёмный весь предел, -
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!
(“Когда читала ты мучительные строки...”, 1887)

В 1853 году Фет был переведён в гвардию, вместе со своим полком передислоцировался в Новгородскую губернию, участвовал в сборах под Петербургом. Одновременно начал активно печататься: кончились 1840-е годы, период поэтического безвременья, стихи снова стали интересовать читателей. Но и в этой, собственно литературной, сфере “материальное” для Фета было важнее “идеального”. В 1850-е годы поэзия для него в первую очередь - источник финансовой независимости и благосостояния и лишь потом - таинственная сфера самовыражения. Потому-то он был готов работать в любых жанрах, включая те, что не сулили художественных побед. Читатели недоумевали, сталкиваясь с длинными, многословными и монотонными поэмами Фета, с его поэтическими переводами, которые страдали буквализмом. То есть жертвовали красотой стиха ради формальной близости к тексту оригинала...

Но в целом его творческая карьера в это десятилетие складывалась успешнее, чем военная. В 1856-м, накануне присвоения Фету долгожданного “дворянского” чина майора, стало известно: отныне дворянская грамота даётся лишь полковникам. Игра с судьбой потеряла для него смысл: он взял годовой, а затем и бессрочный отпуск, совершил поездку в Германию, Францию, Италию, а в 1858-м вышел в полную отставку и поселился в Москве.

К тому времени Фет уже был удачно женат на М.Боткиной. Женитьба в одночасье решила все его материальные проблемы. И вовремя: новое поколение устами демократических критиков - Добролюбова, Чернышевского - вынесло вотум недоверия фетовской “художественной безыдейности”. В 1859-м поэта фактически отлучили от прогрессивной редакции журнала “Современник”, а в рецензии на двухтомное собрание произведений, которым Фет отметил 25-летие своей литературной деятельности, один из ведущих революционных критиков той поры Варфоломей Зайцев определил фетовскую философию жизни как “гусиное миросозерцание”.

Пришлось вновь круто менять направление судьбы.

С июля 1860 года Фет - помещик, владелец двухсот десятин земли в Мценском уезде, где не было особых поэтических красот, зато хорошо родился хлеб. В печати он выступал теперь не со стихами, а с полемическими статьями на экономические темы, где требовал, чтобы власть лучше защищала помещичью собственность. На досуге Фет занимался философией - он был поклонником немецкого мыслителя Шопенгауэра, чей скепсис отвечал его собственным умонастроениям. Всё более сужался круг фетовского литературного общения. В 1874-м он разорвал отношения с Иваном Сергеевичем Тургеневым, зато сблизился с Львом Толстым. Впрочем, у него появился и другой круг знакомств, вовсе не литературных. Общения с Фетом искали члены императорской семьи; его переписка с великим князем Константином Романовым, поэтом-любителем, весьма обширна. Но главное заключалось в том, что в 1873-м он наконец был признан Шеншиным: император Александр II принял во внимание заслуги Фета на поэтическом поприще и распорядился вернуть ему наследственные права. В 1889-м Фет стал тайным советником.

“Формальная”, житейская цель жизни была достигнута. Денежные проблемы решены. Болезненно развитое самолюбие удовлетворено. Регулярно издавались сборники его новых стихотворений под одним и тем же названием “Вечерние огни”. Никто более не сомневался в том, что стихи Фета войдут в состав русской литературной классики и повлияют на поэтов следующих поколений. Но вместе с внешними препятствиями словно исчез и стимул к жизни. Творчество, так и не ставшее смыслом и оправданием земного пути, не смогло “заменить” собой уже достигнутую социальную цель. А физические страдания старости, усугубленные тяжелейшей астмой (“томительным дыханьем”), казались ему злом, устранить которое может лишь добровольная смерть.

21 ноября 1892 года, отослав жену из дома и оставив записку (“Не принимаю сознательного приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному”), Фет предпринял попытку самоубийства. К счастью, он не успел покончить с собой. Сердце не выдержало, случился апоплексический удар, и жизнь сама ушла от него.

Контрольный вопрос

• В чём заключалось основное противоречие между жизнью Фета и его творчеством? Проникает ли в его стихи биографический опыт? Подтвердите свои выводы примерами.

Анализ произведений

“Шёпот, робкое дыханье...” (1850)

Изучая творчество Фета, мы уже заметили одну важную особенность его поэтики: он предпочитает не говорить о самом главном напрямую, ограничивается прозрачным намёком. Самый яркий пример такого рода - стихотворение “Шёпот, робкое дыханье...”.

Шёпот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,

Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
И заря, заря!..

Обратите внимание: все три строфы этого стихотворения нанизаны на одну синтаксическую нить, образуют одно-единственное предложение. Пока не станем объяснять, зачем это Фету нужно; вернёмся к этому позже. Пока же задумаемся вот над каким вопросом: что в этом длинном предложении главное, а что второстепенное? На чём сосредоточено внимание автора?

Может быть, на ярких, метафорических описаниях предметного мира? Ведь не случайно Фет создаёт разнообразную цветовую гамму: тут и серебро ручья, и пурпур розы, и тёмно-жёлтый “отблеск янтаря” в предрассветных “дымных тучках”.

Или он прежде всего стремится передать эмоциональное впечатление, восторг от наступающего рассвета? Недаром столь окрашены личным отношением эпитеты, которые он подбирает: сонный ручей, волшебные изменения, милое лицо...

И в том, и в другом случае понятна и оправданна “странность” этого стихотворения: в нём нет ни одного глагола! Глагол как часть речи неразрывно связан с идеей движения, с категорией изменчивого времени. Если бы поэт хотел во что бы то ни стало создать образ пространства , донести до читателя свой душевный настрой, ему не жаль было бы пожертвовать целой частью речи, отказаться от глагольного движения. И в таком случае больше не нужно было бы гадать, почему границы предложения не совпадают у него с границами строф. Это предложение - сплошь назывное, ему незачем дробиться на синтаксические отрезки, оно охватывает картину жизни целиком, сразу.

Но в том и дело, что для Фета образ пространства - не главное. Он использует статичное описание пространства прежде всего для того, чтобы передать движение времени.

Ещё раз прочитайте стихотворение.

Когда, в какой момент оно начинается? Задолго до рассвета: ручей ещё “сонный”, светит полная луна (потому ручей, отразивший её, превратился в “серебро”). Ночной покой царит в небе и на земле. Во второй строфе кое-что меняется: “свет ночной” начинает отбрасывать тени, “тени без конца”. Что это значит? Пока не до конца понятно. Либо ветер поднялся и деревья, качаясь, колеблют серебряный свет луны, либо предрассветная рябь пробежала по небу. Тут мы вступаем в пределы третьей строфы. И понимаем, что рассвет и впрямь зарождается, уже видны “дымные тучки”, они взбухают красками зари, которая и торжествует в последней строке: “И заря, заря!..”

И тут самое время спросить себя ещё раз: о чём это стихотворение? О природе? Да нет же, о любви, о свидании, о том, как незаметно летит время наедине с возлюбленной, как быстро проходит ночь и наступает рассвет. То есть о том, о чём прямо в стихах не говорится, на что поэт лишь полустыдливо намекает: “Шёпот... И лобзания, и слёзы...” Именно поэтому он отказывается дробить своё поэтическое высказывание на отдельные предложения. Именно поэтому избирает “торопливый” ритм хорея, чередует строки из четырёх и трёх стоп. Ему важно, чтобы стихотворение читалось на одном дыхании, разворачивалось и проносилось стремительно, как время свидания, чтобы ритм его бился взволнованно и учащённо, как любящее сердце.

Контрольный вопрос

• Прочитайте ещё одно стихотворение Фета, освобождённое от глаголов, - “Это утро, радость эта...” (1881). Проанализируйте его, покажите, как сквозь назывные, описательные определения проступает движение времени.

“На стоге сена ночью южной...” (1857)

В стихотворении, которое великий русский композитор Пётр Ильич Чайковский называл “гениальным”, легко различить лермонтовское влияние, - поэтому, прежде чем приступать к анализу, обязательно перечитайте стихотворение Лермонтова “Выхожу один я на дорогу...”.

На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.

Помните, лирический герой Лермонтова выходил на пустынную ночную дорогу, чтобы остаться один на один с ночью и услышать, как “звезда с звездою говорит”? Лирический герой Фета тоже обращён лицом к ночному южному небу, к небесной “тверди”; он тоже воспринимает Вселенную как живое существо, слышит согласный хор звёзд, ощущает их “дрожь”. Однако у Лермонтова “пустыня” внемлет Богу, а в картине мира, которую создаёт Фет, Бог пока отсутствует. Это тем более ощутимо, что поэтические выражения, которые он использует, связаны с традицией религиозно-философской поэзии, с жанром оды: “твердь”, “хор светил”. Квалифицированные читатели той поры легко различали эти стилистические оттенки, да и вы, если вспомните оду Ломоносова “Вечернее размышление о Божием величестве...”, сами уловите их.

Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.

Во второй строфе, казалось бы, больше нет этого противоречия: лирический герой Фета уподобляет себя “первому жителю рая”, Адаму. А значит, говорит о “божественной” природе природного величия. Но давайте будем внимательны, не станем спешить с выводами. Мы ведь имеем дело с поэтическим, а не с богословским сочинением; в поэзии вполне возможен образ, немыслимый для религиозной картины мира: рай без Бога, творение без Творца.

Лучше обратим пока внимание на эпитеты; некоторые из них приходят в противоречие с первой строфой. Там речь шла о небе, звёздном хоре; здесь - о земле, немой , да и ещё и смутной, как сон. Лирический герой словно раздваивается между светлым - и при этом ночным! - небом и неразличимо тёмной землёй. Более того, в какой-то момент он утрачивает чувство границы, у него возникает ощущение, что он парит в поднебесье, а земля где-то далеко под ним!

И вот в этот самый миг в стихотворении появляется совершенно новый образ:

Над этой бездной я повис.

Чья эта “длань”? Фет по-прежнему отказывается говорить о Боге прямо и непосредственно. Однако теперь уже нет сомнений - лирический герой поэта, который считал себя убеждённым атеистом, внезапно сознаёт божественное присутствие во всём. И в “хоре” звёзд, “живом и дружном”. И в самом себе.

Стихотворение, которое открывалось картиной одушевлённого, всеживого мира природы, завершается внезапной “встречей” героя с тайной Творения. Главное сравнение второй строфы - “как первый житель рая” - наконец-то наполняется реальным смыслом. Лирический герой и впрямь уподобился Адаму, которого только что сотворил Господь. И потому он видит Вселенную впервые, смотрит на неё свежим, изумлённым взглядом. Это и есть взгляд художника; каждый художник, каждый поэт смотрит на жизнь так, будто до него никто её видеть не мог.

Я ль нёсся к бездне полуночной,
Иль сонмы звёзд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.

И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Всё невозвратнее тону.

Запомни литературоведческие термины:

анафора; кольцевая композиция; пейзажная лирика.

* Благой Д.Д. Мир как красота: О “Вечерних огнях” А.Фета. М., 1975.
В небольшой и очень просто написанной книге речь идёт не только о цикле сборников фетовских стихотворений, выходивших под одним и тем же названием, но и дан сжатый очерк поэтики Фета.

* Бухштаб Б.Я. А.А. Фет: Очерк жизни и творчества. Л., 1990.
Небольшая научно-популярная книга поможет разобраться и в запутанной биографии Фета, и в особенностях его поэтики.

* Гаспаров М.Л. Фет безглагольный // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М., 1995.
Выдающийся современный стиховед написал о том, как “отказ” от глаголов в некоторых стихотворениях Фета связан с его художественным мироощущением. Статья особенно полезна тем, кто собирается в будущем заниматься гуманитарными науками.

* Фет А.А. Воспоминания. М., 1983.
Это сокращённое переиздание трёхтомных записок Фета о его жизни.